ПРОПОВЕДЬ

 Архим. Сергий (Савельев)

 "ЕСЛИ Я ОСТАНУСЬ ВЕРЕН ЛЮБВИ"

 Прежде всего надо смыть лично со своей совести все грехи. Не может совесть Родины очищаться, если не очищается совесть сынов ее, и прежде всего, собственная совесть каждого из нас.

Вот и путь. Кто не познал его, тому он покажется невыносимо узким. А кто приобщился к нему, тот в узости обретет для себя светлый простор, и такой простор, который может стать необъятно широким, если только каждый из сынов Родины не устрашится этой узости и не обленится в искании Истины. Кто обрел этот путь, тот на месте стоять не может, он всегда будет в движении. Все темное он будет видеть, и даже так ясно видеть, как не способен видеть никто другой, но воспринимаемое им только с еще большей силой разбудит в нем вдохновение побеждать любовью это темное ради Истины.

Я люблю Россию. Ее любили и любят все, но любовь свою все выявляли по-разному, некоторые очень возвышенно, а другие почти полностью теряли свою любовь к ней. О последних не будем думать, а подумаем лучше о тех, кто вдохновенно прославлял имя России.

В их прославлении звучат замечательные слова, и они раскрывают перед нами почти священные образы. Для таких, как Блок, она является даже в образе возлюбленной. Все это прекрасно, но в их прославлении имени России не слышится голоса, который бы раскрывал имя каждого из них: воспевая Русь, они в этом воспевании сами расплывались. И если для них Русь так дорога, как возлюбленная, то невольно возникает неминуемый вопрос: "Возлюбленная-то она, возлюбленная, а ты сам-то кто для нее?" Если она возлюбленная, то ты должен быть возлюбленным ее. Нельзя же воспевать жениху свою невесту, забыв о том, что он, как жених, обязательно должен быть подстать своей невесте. Если бы все, воспевающие Русь, не забывали о себе, о своем достоинстве, а лучше сказать, не ощущали свою нищету, которая особенно очевидна рядом с возвышенным образом Руси, то не дожили бы они до того дня, когда священная Русь сказала им: "Не знаю вас".

Когда в церкви за богослужением воспевают Пречистую Деву Марию, то Ее воспевают разные люди. Одни из них воспевают с трепетом душевным, сознавая, что для воспевания Пречистой уста их непригодны, так как запачканы нечистотой. И это сознание очень дорого, так как оно делает их воспевание Божией Матери таким, в котором почти не слышится красования своим голосом и горделивого превозношения себя. Но на клиросе часто бывают такие певцы, для которых нет разницы в том, чтобы воспевать Деву Марию или паясничать в каком-нибудь кабаке...

Я люблю Святую Церковь. Я - сын ее. Много горького я принес ей, но это горькое только еще больше раскрывает во мне любовь к ней. Образ Святой Церкви, образ Невесты Христовой совершенен по своей красоте и животворная сила его неизмерима, но мы, христиане, своею жизнью осквернили этот образ. Мы страшно обнищали, и было бы прекрасно, если бы мы сознавали эту свою нищету. Но горе нам, что, обнищавши, мы считаем себя богатыми, и чем больше раскрывается наша нищета, тем больше мы возносимся на ложную высоту. Здесь все то же самое ослепление, которое проявляется во всей нашей жизни, и прежде всего, ослепление мое личное.

Но и любовь тоже моя. Она оживотворяет меня, она воздвигает меня к жизни, и я верен ей. Во всем темном, мрачном и неправедном я вижу прежде всего самого себя и твердо знаю, что все это темное и мрачное рассеется, если я останусь верен любви.

Вот эта верность и является светочем моей жизни. Я знаю, что идти вперед можно только в том случае, если этот светоч озаряет мой жизненный путь. Когда этот светоч угасает, тогда надо останавливаться и думать только о том, чтобы не прельститься тьмою и не утонуть в ней.

Когда этот светоч угасает в сердце, человек должен остановиться, хотя тьма в этот момент обволакивает его, стремится прельстить его и поглотить в своей бездне. Это очень опасный момент. Прельщение тьмы бывает бесконечно многообразным. Часто оно принимает форму очень для человека заманчивую, так что обольщение трудно опознать, оно использует самую ничтожную возможность проникнуть в душу человека и овладеть ею. Противостоять этому коварному обольщению может только тот, кто познал теплоту Святой Любви и пригрелся к Ней. Обольстительная тьма и светоч Любви несовместимы: тьма обретает силу в меру угасания Любви. Если человек не осознал в своей жизни, что угасание этого светоча лишает его смысла жизни, то он делается беззащитным перед тьмой, обволакивающей его. Он делается рабом ее, и в этом случае только потрясения жизни могут заставить его очнуться от греховного сна. Но очень часто потрясения в жизни человека, наоборот, еще больше лишают его познания истинного пути жизни, ведущего к утверждению в Истине, и тогда обольстительная тьма греховная поражает не только душу, но и кости человека.

Так как люди слишком легко прельщаются соблазнами, приятными на вид, но ядовитыми в основе своей, то мы, все человеческое общество, находимся в глубоком затмении, которое очень часто лишает нас возможности понимать друг друга, хотя мы говорим на одном языке и употребляем одни и те же слова.

Что же делать? Как же жить, чтобы противостоять врагу? Для этого следует внимательно следить за своим сердцем и упражняться в том, чтобы светоч любви не угасал. Чем раньше человек будет в этом упражняться, тем глубже он преуспеет в этом. В детские годы сердце человека особенно легко воспринимает благодатную радость, которая предохраняет его от касательства греховной тьмы. Но с годами чистота сердца нашего тускнеет, и происходит это потому, что тьма греховная уже изыскала пути, хотя бы и ничтожно малые, которые дали ей возможность внедриться в наше сердце. А дальше с нами происходит то, что мы или начинаем относиться к затмению нашего сердца беззаботно, или же это затмение вызывает в нас тревогу.

В первом случае мы ворота нашего сердца не стремимся прикрыть, и мутная волна темных, обольстительных страстей входит в них свободно, но очень коварно, чтобы не потревожить наше безмятежное настроение. Здесь враг действует с поражающей хитростью. Острие греховной смерти, ради которой он существует, всегда прикрывается так, чтобы оно было скрыто под очень заманчивым видом. Этот заманчивый вид бывает необыкновенно изощренным, когда нужно овладеть человеком высокого духовного сознания. Но когда этот человек ослепляется, то заманчивость врага уменьшается, а потом, когда человек окончательно порабощен, и совсем отбрасывается.

Как же жить бедному человеку, когда сети греховные раскинуты вокруг него? Прежде всего, ему надо остановиться. Но это возможно только для такого человека, который оберегал в своей жизни чистоту детского сердца и был верен ей. Такой человек хорошо знает, что чистота сердца является сосудом благодати Божией, которая излучает тепло не только для него, но и для всех людей через его сердце, а когда тьма подступает к нему и он теряет бодрствование, то тепло исчезает у него из сердца, а холод тьмы, порабощающей его, все больше и больше проникает в него, и будет проникать до тех пор, пока сердце его не окажется закованным льдом. И что удивительно, как замерзающий человек видит даже приятные сновидения, так и человек, у которого льдина подавила сердце, часто испытывает весьма высокие переживания. Ему мерещится, что он благороднейший человек, что цели его жизни безупречны, что он создан для того, чтобы жить в таком самосознании. У него нет никаких сомнений, что он очень умно живет, а те, кто кругом него - второстепенные люди. Он упивается своими личными чувствами, а то, что рядом стоят люди и робко смотрят вокруг, он не видит, да и не хочет видеть. Так он и живет. Но лед, сковавший сердце, укрывший его от действительности жизни других людей и затмивший его собственную совесть, бывает крепким только до тех пор, пока в его собственной жизни надменные переживания остаются непоколебимыми. Но это бывает очень короткое время. Во льду жизни нет. И как только жизнь человека под влиянием всевозможных трудностей, невзгод, болезней и надвигающейся смерти рассеивается, то для человека, ослепленного своею личной жизнью, лед исчезает. Это может произойти сразу или постепенно, это несущественно, а существенно то, что льдина, исчезая, открывает душу человека совсем не подготовленную к тому, чтобы принять на себя крест жизни, уготованный каждому из нас.

И тогда только человек осознает, что все, пережитое им, исчезло как дым, и уныние подавляет его жизнь. Но и здесь человек не поймет того, что уныние и является тем ядом, который он вкусил в расцвете своей жизни под сладкой оболочкой врага.

Еще раз задаю вопрос: что же делать? Учиться жить в чистоте сердечной. Привыкает же человек, встав утром от сна, освежить свое лицо чистой водой. Это входит у него в привычку, и если лишить его этого, то он будет чувствовать себя очень неудобно. Вот так надо привыкать человеку блюсти и свое сердце в чистоте, и когда это станет привычкой, тогда человек будет чувствовать себя очень неловко, если чистота сердца его потемнеет.

Стыдно человеку с неопрятным видом показываться перед людьми, даже если он их не уважает, но как мало мы испытываем стыда, когда встречаем людей в нечистоте своего сердца! Но если мы с этой нечистотой будем жить, то она нас заведет во тьму греховную.

Чтобы спастись от этого, надо остановиться, внутренне остановиться, сознавая, что ни шага мы не должны делать в таком состоянии. Мы будем должны, конечно, жить и исполнять необходимое, но внутренне, в своей совести, мы должны быть мертвыми, не доверяя никаким обольстительным мыслям, которые враг внушает нам. И в таком положении человек должен оставаться, забыв о времени и ожидая только того, чтобы в гробовом омертвении, а оно является лучшей защитой от вражьего искушения, блеснул луч или хотя бы искра Святой Христовой Любви. И только тогда он увидит, какие обольстительные бездны были вокруг него, как ловушки, расставленные врагом для нашего порабощения.

Но часто враг стремится поработить нас не обольстительными мыслями, а открытым нападением, безжалостно нанося нам удары, вдруг на человека обрушиваются бедствия, начиная с самых малых и кончая смертельными, весь арсенал своего оружия пускает он в ход, а цель его одна - сломить дух человека и поработить его.

Такие нападения враг совершает по своему произволению, но не без попустительства Божьего: они необходимы для того, чтобы определить степень преданности человека воле Божьей в любви к Нему. Часто человек бывает так слаб, что не выдерживает простых укоризн, а тем более оскорблений и унижений, не выдерживает разных жизненных невзгод и ожесточается, теряет веру. У него рождается стремление защитить себя любыми средствами, и если это ему не удается, то в нем укореняется затаенная злоба и он ждет случая, чтобы отомстить за все унижения, которые он претерпел. В этом случае он отрывается от Бога и полагается на свою силу или на помощь людей, подобных себе.

Врагу этого вполне достаточно, так как он запутал в своих сетях человека и господствует над ним.

Но не всякий человек поддается такому малодушию и оставляет благодатное единение с Богом. Многие противоборствуют и, несмотря на все вражеские искушения, сохраняют верность Богу, и Господь посылает им силу противоборствовать искушению и не оставляет их до тех пор, пока они остаются верными Ему. В этом случае человек не только побеждает искушения, но и выходит из них окрепшим, готовым к еще большей борьбе с искусителем.

Но жизнь переполнена испытаниями несравненно более тяжелыми, чем те, которые были упомянуты. Люди теряют самых близких людей, сами подвергаются болезням, бывают жертвами стихийных бедствий и всякого насилия. Эти испытания часто носят такой характер, что лишь очень немногие способны их выдержать, не отступая от Христа, а не отступает от Христа тот, кто живет в любви к Нему и в преданности Его Святой воле. Большинство же людей расслабляются духом, теряют веру, ожесточаются, омрачаются ненавистью, ропщут на несправедливость, как они думают, Божью, ропщут на Бога и даже отрекаются от Него. А это врагу нашего спасения только и нужно.

Жизненный путь такого человека усеян всякими испытаниями. Для христианина эти испытания, независимо от их тяжести, являются поводом для свидетельства своей любви ко Христу. Надо стоять на одном месте до тех пор, пока огонек любви святой не обогреет мое сердце и не осветит путь жизни предо мной, и в тот самый миг тьма, которая подавляла меня, хотя и остается, но коварной, прельстительной силы в себе уже не имеет.

С человеком происходит подобное тому, как на заре рассеивается ночная тьма, и человек все больше и больше видит окружающее. Только тут он обнаруживает, что в то время, как его тянуло вперед, он стоял у бездны. Но он не доверился себе, пока отблески восходящего солнца не осветили землю, и как только отблески мелькнули и осветили то, что было перед ним и окружало его, так он сразу устремился вперед, минуя бездну, по верному пути.

"Я это хорошо чувствую, и поэтому испытываю глубокое облегчение, когда говорю тебе то, что меня мучает. У меня такое ощущение, что я, говоря с тобой, перекладываю на тебя то, что мучает меня. Я уже не чувствую себя одиноким, и хотя меня часто подавляют отдельные переживания, но я ощущаю твою душу и мне бывает легче. У меня рождается надежда, что ты не только поймешь меня, но и поддержишь".

"Будем надеяться, что общими усилиями мы устоим против унылых настроений. Но сейчас я вижу, что ты очень неспокоен. Я слушаю тебя".

 

"МЫ ПРИШЛИ ПОД ПОКРОВ БОЖИЕЙ МАТЕРИ" (4.01.67)

 Прежде всего позвольте мне поздравить вас с Новым годом!

Дорогие мои, я хочу также поблагодарить вас за то терпение, которое вы проявили, слушая мои проповеди в последнее время. Я знал, что вам кое-что трудно будет воспринять, но тем не менее, побуждаемый любовью ко Святой Церкви и к вам, я должен был идти вперед, и мне казалось, что в прошлый раз мы как будто подвели итог и этой темы можно уже не касаться, но когда я остался один, то совсем по-другому все увидел.

Я почувствовал, что тема, которую я перед вами раскрывал, -бесконечна. Пока мы живы, она должна непрестанно раскрываться перед нами, ибо она вытекает из существа самой Церкви и из существа нашей жизни. Я понял также, что возложил на вас бремя очень тяжелое. Слова были простые, но когда я хотел ощутить на себе эти слова, то почувствовал, что слова-то очень и очень трудные. Я имею в виду те слова, которые мы должны говорить друг другу и должны говорить всем людям: "Ваши радости - наши радости".

Печалиться с печалящимися - просто, а радоваться с радующимися - искусство великое. И когда я "представил", как вы останетесь одни и попытаетесь это осуществить в жизни, то мне стало очень жаль вас, отечески жаль, т. е. жаль тех, кто действительно захотел бы осуществить эти слова в своей жизни. Я почувствовал, что эти слова подобны тяжеловесной штанге, которую пытается поднять человек, не обученный этому, и вот такую я вам штангу поставил, которую как бы поднять невозможно. Но штанга для спортсменов - материальна, ее поднимает тот, кто сильнее, и поднимает тогда, когда он в расцвете сил. Когда же он начинает ослабевать, то к штанге не подходит, ибо она для него неподъемна.

А наша штанга, духовная штанга, она совсем другая. От нас силы физической не требуют, но нужна духовная сила, а сила духовная познается в немощи. Как апостол Павел говорит: "Сила Божия в немощи совершается", - и чем как бы немощнее человек, чем больше жаждет Духа Святого, тем он сильнее и тем больше он может поднять.

Вот мне и жаль вас: сказать-то я вам об этом сказал, а не сказал того, что вы встретите на своем пути, что вас может смутить...

На днях я получил одно письмо, в котором мне пишут: "Отец Сергий, только в последнюю вашу проповедь я поняла то, что не могла понять за все это время. Я все понимала, но как понять, что "ваши радости - наши радости", - этого я понять не могла, и только последняя Ваша проповедь раскрыла мне глаза и уши духовные, чтобы это понять".

А я, грешник, даже как-то немножко усомнился в этом. Мне кажется, она и в последний раз не совсем поняла, а если и поняла, то только разумом, а не сердцем, но это нужно сердцем понять, это сердцем нужно принять в свое естество - там, в глубине своей души - и тогда будет все просто и ясно.

И вот я думаю, что все мы в таком состоянии находимся, что все мы что-то чуть-чуть поняли, а чтобы это понятное осуществить в жизни - это нам очень и очень трудно.

И я решил за вами, вместе с вами последовать по этому пути и представить себе - какие же трудности находятся перед нами. Эти трудности внутренние и трудности внешние.

Трудности внутренние происходят от нашего маловерия. Наша вера слабая, она исчезает, а между тем все Евангелие, вся проповедь Христа основана на вере. "По вере нашей будет вам", "Вера твоя спасе тя", - через все Евангелие, повторяю, проходит эта вера. "Если веру имеешь, спасен будешь", - мы же маловерные, мы унылые, мы как-то склонны безнадежно смотреть на жизнь. Впереди все у нас как-то мрачно и мы склонны всегда видеть темное.

Люди - плохие, семьи - разваленные, молодежь - никуда не годится, честных людей - нет. Вот и собираем эту нечистоту в свое сердце, и что удивительно, не только собираем, но, как я замечал, как-то даже радуемся, какая-то скверная такая радость: чем больше мы этой гадости в себя примем, тем как будто бы нам как-то приятней. Если сказать такому человеку: "Посмотри, какая молодежь, ты подумай, ты пойди в читальный зал, посмотри, кто его заполняет, ты посмотри, как люди захвачены учением", - он отвернется и скажет: "Нет, пойдем лучше со мной, пройдемся по задним дворам". - "Слушай - честные люди есть на свете, и много честных людей". - "Да где ты увидел их, какие честные люди? - Все жулики, все мошенники".

Вот недавно служил у нас священник из другого храма - от Пимена, он служил всенощную и Литургию, поскольку у нас некому было служить. И вот когда после службы староста хотела заплатить ему небольшую сумму денег, он говорит: "Что вы, нет. Я - нет, нет, я не возьму".

Подумай, он приехал. Когда ему сказали: надо послужить в храме, в Медведкове, он сказал: "С радостью к вам приеду", а когда ему хотели дать маленькую сумму денег за его труды, он отказался: "Нет, я не возьму". А расскажи об этом - не всем, конечно, но многим нашим батюшкам, - они махнут рукой и скажут: "Отец Сергий выдумал". Скажи людям: "Да, люди хорошие!" - глаза как-то слезятся и начинают плохо видеть, как у старух и стариков девяностолетних.

Так вот, дорогие мои, это - внутреннее наше препятствие к познанию этих чудных слов. Оно исходит от нашего маловерия, от того, что мы мало любим Господа, что мало стараемся помнить Его святые заповеди и исполнять их. Но есть и препятствия внешние. Ну, как сказать: "Ваши радости - наши радости"? Скажут: вот вы нас обманываете, - и сейчас же мы как-то падаем духом. Нам не верят, с подозрением к нам относятся, - и мы уже теряем силу идти вперед. Нам скажут: что же вы, наконец, пришли в такой поздний час? Сколько лет вы стояли где-то там, а сейчас вдруг пришли к нам с добрыми словами, с добрыми намерениями. - Поздно! А мы скажем: да, да, мы в единодесятый час, в последний час пришли, но мы все-таки пришли и от вас ничего не просим. Мы пришли к вам не на переднее место, мы не можем быть на переднем месте, ибо нас лохмотья прикрывают, грязная, темная от грехов одежда, мы сзади будем, мы будем вам помогать, мы пришли, любовью подвигаемые. Длячего? Для того, чтобы быть около вас, с вами, и мы верим, что Господь убелит наши одежды, просветит наши сердца, и тогда через нас вам будет радостно - не нашей радостью, у нас радости нет, - а радостью от Господа, которая через нас и будет вам, и вас будет согревать.

Дорогие мои, может случиться, что и разные другие препятствия как-то затуманят наши очи, - печальные воспоминания, например: некоторые потеряли близких, когда было время такое темное, другие еще какие-то претерпели беды и вот они бывают подавлены этими воспоминаниями. Это тоже мешает, но все это надо бросить. Это не значит, что мы не видим плохого, это не значит, что от нас скрыты недостатки. Нет, дорогие мои, мы видим, и даже больше видим, чем другие. Я говорю о тех, кто больше любит. Кто больше любит, то больше видит, кто больше любит, тот больше страдает за любимого. Но любовь - она теплая, она добрая. Ведь о недостатках, о всех наших неустройствах можно говорить и по-другому. Да, можно говорить зло, но как наша радость совсем другая, так и наши печали совсем другие: это печали матери о своем ребенке. И вот, если мы будем так вместе с ними идти узким путем, жить одной семьей, одной жизнью, и постоянно сознавать свое недостоинство, то, дорогие мои, источник животворной любви в нас откроется богато.

Вот я и смотрю, и вспоминаю первые мои слова, первые мои проповеди. Они были до некоторой степени ошеломляющие, потому что казалось - выхода нет, все ужасно, безнадежно. И я не щадил ни себя, ни вас, я все как будто бы сносил на пути, и все мы шли вперед. Трудно, тяжко - шли вперед. И что же мы видим? Мы видим, что пришли ко Христу. Все как бы отметая от себя, мы пришли под Покров Божией Матери и в нас вселяется великая тишина, подобно тому, как была тишина на море. Об этом замечательно повествует евангелист Марк.

Я вам прочту несколько строк. Я вам мог бы сказать их и так, но мне хочется вам прочесть их получше: "Вечером Иисус сказал Своим ученикам: переправимся на ту сторону... И поднялась великая буря; волны били в лодку, так что она уже наполнялась водою. А Он спал на корме на возглавии. Его будят и говорят Ему: Учитель! неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем? И, встав, Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры? И убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер и море повинуются Ему?" (Мк 4: 35, 37-41).

Вот и мы сейчас в таком положении. Мы все принимаем, все на себя принимаем - всякую хулу, всякую обиду, все, но и проникаемся Христовым сознанием такой немощи человеческой и сочувствием людям. И когда мы это делаем, в душе нашей водворяется необыкновенная тишина, и мы идем узким путем. И на этом узком пути мы встречаем постоянно такие весточки от Господа, которые наполняют нас радостью, дают нам силы, и мы идем и идем вперед.

Вот если когда-нибудь вы ездили на розвальнях зимою по дорогам, на которых нет ничего, даже столбов телеграфных, особенно поздно вечером, когда уже ветер и вьюга. Едешь, и вот - веха соломенная. Ничего не видно, только едешь от вехи к вехе и думаешь: если сейчас не будет их, тогда вьюга нас занесет и мы замерзнем. Но потом видишь: опять веха, и опять, и мы продвигаемся вперед и так, мало-помалу, приезжаем в родной дом. Вот так и мы живем. Вот эти вехи - весточки - Господь нам посылает. И когда мы изнемогаем, и когда нам бывает очень трудно, тут-то сила Божия особенно ясно в нас совершается.

Будем же идти, дорогие мои, вот этим узким путем. Тот путь, широкий путь, который прельщает нас, он пагубный, а вот узкий путь, в сознании своих немощей, этот путь - Христов, и на этом пути нас ждет великая радость.

Дорогие мои, я поражаюсь, как Церковь Святая, Христова, непрестанно влечет наши сердца к себе. Ведь что мы только ни делали, чтобы ее осквернить, что мы только ни делали, чтобы говорить худое, - и все-таки сердце наше тянется к ней, а она, как мать, принимает нас в свои объятия. Мы еще никак не поймем этого, мы как слепые тянемся не туда, куда нужно, как ребенок на груди у матери: ищет грудь, и не находит - и плачет, и ножонками трясет и ручонками. Вот подобно этому и нам в церкви нужен животворный источник благодати Христовой.

Мы его ищем как слепые, и не находим, и капризничаем, и Бог знает, что делаем, и забываем при этом о том, что мы на объятиях у матери своей, на объятиях у Матери-Церкви. Дорогие мои, если мы это почувствуем, - теплоту церковную, - то найдем животворный источник, который питал, питает и будет питать род человеческий.

Много мне еще хотелось сказать вам, но дорогие мои, я всегда с вами - и когда вижу вас, и когда не вижу вас, я тоже беседую с вами, вы всегда в моем сердце. И я, и вы - едино.

А сказано - где два или три воедино, там Я посреди них. И вот когда я без вас думаю о вас, сердцем своим сострадаю вам и знаю, что многие из вас и меня не забывают, я ощущаю благодать Христову, которая соединяет нас и не только нас - всех любящих Господа.

Да хранит вас Господь!